В это мгновенье в глубокий я сон погрузился, понеже

            Правил до тех пор кормилом один, никому не желая

            Вверить его, чтоб успешней достигнуть отчизны любезной,

            Спутники тою порой завели разговор; полагали

[35]    Все, что с собою имел серебра я и золота много,

            Мне на прощание данных царем благородным Эолом.

            Глядя друг на друга, так рассуждали они меж собою:

            "Боги! Как всюду его одного уважают и любят

            Люди, какую бы землю и чье бы жилище ни вздумал

[40]    Он посетить. Уж и в Трое он много сокровищ от разных

            Собрал добыч; мы одно претерпели, один совершили

            Путь с ним - а в дом свой должны возвратиться с пустыми руками.

            Так и Эол; лишь ему одному он богатый подарок

            Сделал; посмотрим же, что им так плотно завязано в этом

[45]    Мехе: уж верно найдем серебра там и золота много".

            Так говорили одни; их одобрили все остальные.

            Мех был развязан, и шумно исторглися ветры на волю;

            Бурю воздвигнув, они с кораблями их, громко рыдавших,

            Снова от брега отчизны умчали в открытое море.

[50]    Я пробудился и долго умом колебался, не зная,

            Что мне избрать, самого ли себя уничтожить, в пучину

            Бросясь, иль, молча судьбе покорясь, меж живыми остаться.

            Я покорился судьбе и на дне корабля, завернувшись

            В мантию, тихо лежал. К Эолийскому острову снова

[55]    Бурею наши суда принесло. Все товарищи с плачем

            Вышли на твердую землю; запасшись водой ключевою,

            Наскоро легкий обед мы у быстрых судов совершили.

            Свой удовольствовав голод едой и питьем, я с собою

            Взял одного из товарищей наших с глашатаем; прямо

[60]    К дому Эола царя мы пошли и его там застали

            Вместе с женой и со всеми детьми за семейным обедом.

            В двери палаты вступив, я с своими людьми на пороге

            Сел; изумилась царева семья; все воскликнули вместе:

            "Ты ль, Одиссей? Не зловредный ли демон к тебе прикоснулся?

[65]    Здесь мы не всё ль учредили, чтоб ты беспрепятственно прибыл

            В землю отцов иль в иную какую желанную землю?"

            Так говорили они; с сокрушеньем души отвечал я:

            "Сон роковой и безумие спутников мне приключили

            Бедствие злое; друзья, помогите; вам это возможно".

[70]    Так я сказал, умоляющим словом смягчить их надеясь.

            Все замолчали они; но отец мне ответствовал с гневом:

            "Прочь, недостойный! Немедля мой остров покинь; неприлично

            Нам под защиту свою принимать человека, который

            Так очевидно бессмертным, блаженным богам ненавистен.

[75]    Прочь! Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен".

            Кончив, меня он, рыдавшего жалобно, из дому выслал.

            Далее поплыли мы в сокрушении сердца великом.

            Люди мои, утомяся от гребли, утратили бодрость,

            Помощи всякой лишенные собственным жалким безумством.

[80]    Денно и нощно шесть суток носясь по водам, на седьмые

            Прибыли мы к многовратному граду в стране лестригонов,

            Ламосу. Там, возвращаяся с поля, пастух вызывает

            На поле выйти другого; легко б несонливый работник

            Плату двойную там мог получать, выгоняя пастися

[85]    Днем белорунных баранов, а ночью быков криворогих:

            Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой.

            В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы,

            Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле

            Устья великими, друг против друга из темныя бездны

[90]    Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая.

            Люди мои, с кораблями в просторную пристань проникнув,

            Их утвердили в ее глубине и связали, у берега тесным

            Рядом поставив: там волн никогда ни великих, ни малых

            Нет, там равниною гладкою лоно морское сияет.

[95]    Я же свой черный корабль поместил в отдаленье от прочих,

            Около устья, канатом его привязав под утесом.

            После взошел на утес и стоял там, кругом озираясь:

            Не было видно нигде ни быков, ни работников в поле;

            Изредка только, взвиваяся, дым от земли подымался.

[100]   Двух расторопнейших самых товарищей наших я выбрал

            (Третий был с ними глашатай) и сведать послал их, к каким мы

            Людям, вкушающим хлеб на земле плодоносной, достигли?

            Гладкая скоро дорога представилась им, по которой

            В город дрова на возах с окружающих гор доставлялись.

[105]   Сильная дева им встретилась там; за водою с кувшином

            За город вышла она; лестригон Антифат был отец ей;

            Встретились с нею они при ключе Артакийском, в котором

            Черпали светлую воду все, жившие в городе близком.

            К ней подошедши, они ей сказали: "Желаем узнать мы,

[110]   Дева, кто властвует здешним народом и здешней страною?"

            Дом Антифата, отца своего, им она указала.

            В дом тот высокий вступивши, они там супругу владыки

            Встретили, ростом с великую гору - они ужаснулись.

            Та же велела скорей из собранья царя Антифата

[115]   Вызвать; и он, прибежав на погибель товарищей наших,

            Жадно схватил одного и сожрал;

 

Джон Флаксман. Лестригон убивает спутника Одиссея

                                                                           то увидя, другие

            Бросились в бегство и быстро к судам возвратилися; он же

            Начал ужасно кричать и встревожил весь город; на громкий

            Крик отовсюду сбежалась толпа лестригонов могучих;

[120]   Много сбежалося их, великанам, не людям подобных.

            С крути утесов они через силу подъемные камни

            Стали бросать; на судах поднялася тревога - ужасный

            Крик убиваемых, треск от крушенья снастей; тут злосчастных

            Спутников наших, как рыб, нанизали на колья и в город

[125]   Всех унесли на съеденье. В то время как бедственно гибли

            В пристани спутники, острый я меч обнажил и, отсекши

            Крепкий канат, на котором стоял мой корабль темноносый,

            Людям, собравшимся в ужасе, молча кивнул головою,

            Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнуть

[130]   Близкой беды: устрашенные дружно ударили в весла.

            Мимо стремнистых утесов в открытое море успешно

            Выплыл корабль мой; другие же все невозвратно погибли.

            Далее поплыли мы, в сокрушенье великом о милых

            Мертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти.

[135]   Мы напоследок достигли до острова Эи. Издавна

            Сладкоречивая, светлокудрявая там обитает

            Дева Цирцея, богиня, сестра кознодея Ээта.

            Был их родителем Гелиос, бог, озаряющий смертных;

            Мать же была их прекрасная дочь Океанова, Перса.

[140]   К брегу крутому пристав с кораблем, потаенно вошли мы

            В тихую пристань: дорогу нам бог указал благосклонный.

            На берег вышед, на нем мы остались два дня и две ночи,

            В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца.

            Третий нам день привела светозарнокудрявая Эос.

[145]   Взявши копье и двуострый свой меч опоясав, пошел я

            С места, где был наш корабль, на утесистый берег, чтоб сведать,

            Где мы? Не встречу ль людей? Не послышится ль чей-нибудь голос?

            Став на вершине утеса, я взором окинул окрестность.

            Дым, от земли путеносной вдали восходящий, увидел

[150]   Я за широко разросшимся лесом в жилище Цирцеи.

            Долго рассудком и сердцем колеблясь, не знал я, идти ли

            К месту тому мне, где дым от земли подымался багровый?

            Дело обдумав, уверился я наконец, что удобней

            Было сначала на брег, где стоял наш корабль, возвратиться,

[155]   Там отобедать с людьми и, надежнейших выбрав, отправить

            Их за вестями. Когда ж к кораблю своему подходил я,

            Сжалился благостный бог надо мной, одиноким: навстречу

            Мне он оленя богаторогатого, тучного выслал;

            Пажить лесную покинув, к студеной реке с несказанной

[160]   Жаждой бежал он, измученный зноем полдневного солнца.

            Меткое бросив копье, поразил я бегущего зверя

            В спину: ее проколовши насквозь, острием на другой бок

            Вышло копье; застонав, он упал, и душа отлетела.

            Ногу уперши в убитого, вынул копье я из раны,

[165]   Подле него на земле положил и немедля болотных

            Гибких тростинок нарвал, чтоб веревку в три локтя длиною

            Свить, переплетши тростинки и плотно скрутив их. Веревку

            Свивши, связал я оленю тяжелому длинные ноги;

            Между ногами просунувши голову, взял я на плечи

[170]   Ношу и с нею пошел к кораблю, на копье опираясь;

            Просто ж ее на плечах я не мог бы одною рукою

            Снесть: был чрезмерно огромен олень. Перед судном на землю

            Бросил его я, людей разбудил и, приветствовав всех их,

            Так им сказал: "Ободритесь, товарищи, в область Аида

[175]   Прежде, пока не наступит наш день роковой, не сойдем мы;

            Станем же ныне (едой наш корабль запасен изобильно)

            Пищей себя веселить, прогоняя мучительный голод".

            Было немедля мое повеленье исполнено; снявши

            Верхние платья, они собрались у бесплодного моря;

[180]   Всех их олень изумил, несказанно великий и тучный;

            Очи свои удовольствовав сладостным зреньем, умыли

            Руки они и поспешно обед приготовили вкусный.

            Целый мы день до вечернего сумрака, сидя на бреге,

            Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались;

[185]   Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная;

            Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег.

            Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.

            Спутников верных своих на совет пригласив, я сказал им:

            "Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный:

[190]   Нам неизвестно, где запад лежит, где является Эос;

            Где светоносный под землю спускается Гелиос, где он

            На небо всходит; должны мы теперь совокупно размыслить,

            Можно ли чем от беды нам спастися; я думаю, нечем.

            С этой крутой высоты я окрестность окинул глазами:

[195]   Остров, безбрежною бездной морской, как венцом, окруженный,

            Плоско на влаге лежащий, увидел я; дым подымался

            Густо вдали из широко растущего, темного леса".

            Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце:

            В память пришли им и злой лестригон Антифат и надменный

[200]   Силой своею циклоп Полифем, людоед святотатный;

            Громко они застонали, обильным потоком проливши

            Слезы, - напрасно: от слез и от стонов их не было пользы.

            Тут разделить я решился товарищей меднообутых

            На две дружины; одною дружиной начальствовал сам я;

[205]   Избран вождем был дружины другой Еврилох благородный.

            Жеребьи в медноокованном шлеме потом потрясли мы -

            Вынулся жеребий твердому сердцем вождю Еврилоху.

            В путь собрался он, и с ним двадцать два из товарищей наших.

            С плачем они удалились, оставя нас, горем объятых.

[210]   Скоро они за горами увидели крепкий Цирцеин

            Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.

            Около дома толпилися горные львы и лесные

            Волки: питьем очарованным их укротила Цирцея,

            Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они подбежали

[215]   К ним миролюбно и, их окруживши, махали хвостами.

            Как к своему господину, хвостами махая, собаки

            Ластятся - им же всегда он приносит остатки обеда, -

            Так остролапые львы и шершавые волки к пришельцам

            Ластились. Их появленьем они приведенные в ужас,

[220]   К дому прекраснокудрявой богини Цирцеи поспешно

            Все устремились. Там голосом звонко-приятным богиня

            Пела, сидя за широкой, прекрасной, божественно-тонкой

            Тканью, какая из рук лишь богини бессмертной выходит.

            К спутникам тут обратяся, Политос, мужей предводитель,

[225]   Мне меж другими вернейший, любезнейший друг мой, сказал им:

            "Слышите ль голос приятный, товарищи? Кто-то, за тканью

            Сидя, поет там, гармонией всю наполняя окрестность.

            Кто же? Богиня иль смертная? Голос скорей подадим ей".

            Так он сказал им; они закричали, чтоб вызвать певицу.

[230]   Вышла немедля она и, блестящую дверь растворивши,

            В дом пригласила вступить их; забыв осторожность, вступили

            Все; Еврилох лишь один назади, усомнившись, остался.

            Чином гостей посадивши на кресла и стулья, Цирцея

            Смесь из сыра и меду с ячменной мукой и с прамнейским

[235]   Светлым вином подала им, подсыпав волшебного зелья

            В чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда же

            Ею был подан, а ими отведан напиток, ударом

            Быстрым жезла загнала чародейка в свиную закутку

            Всех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиною

[240]   Мордой и с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка.

 

Gustave Adolphe Mossa - Цирцея

 Либико Марайа - Цирцея

 

Briton Rivière - Цирцея

 

 Coral McBride - Цирцея

Dosso Dossi - Цирцея

Dosso Dossi - Цирцея

Gabriel Molinari - Цирцея

Willy Pogany - Цирцея

Wright Barker - Цирцея

N. C. Wyeth - Цирцея

H. J. Ford - Цирцея

Александр Воронков - Цирцея

Джон Уильям Уотерхаус - Цирцея

Джон Уильям Уотерхаус - Цирцея

Джон Уильям Уотерхаус - Цирцея

Цирцея

Эдвард Бёрн-Джонс - Цирцея

            Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросив

            Им желудей, и свидины, и буковых диких орехов

            В пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рылом

            Землю копать. К кораблю Еврилох прибежал той порою

[245]   С вестью плачевной о бедствии, спутников наших постигшем.

            Долго не мог, сколь ни силился, слова сказать он, могучим

            Горем проникнутый в сердце; слезами наполнены были

            Очи его, и душа в нем терзалась от скорби; когда же

            Все мы его в изумленье великом расспрашивать стали,

[250]   Так рассказал он мне повесть о бедствии посланных наших:

            "Лес перешедши, как ты повелел, Одиссей многославный,

            Скоро мы там за горами увидели крепкий Цирцеин

            Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.

            В нем, мы услышали, пела прекрасно певица, за тканью

[255]   Сидя, не знаю, богиня иль смертная. Тотчас мы голос

            Подали; вышла она и, блестящую дверь растворивши,

            В дом нас вступить пригласила; забыв осторожность, вступили

            Все; я остался один назади, предузнавши погибель;

            Все там исчезли они, и обратно никто уж не вышел.

[260]   Долго я ждал; напоследок ушел, ничего не узнавши".

            Так он сказал; и немедля, надев на плечо среброгвоздный,

            Медный, двуострый мой меч и схвативши свой туго согбенный

            Лук, я велел Еврилоху меня проводить, возвратившись

            Той же дорогой со мною; но он, на колена в великом

[265]   Страхе упав, мне с рыданием бросил крылатое слово:

            "Нет, повелитель, позволь за тобой не ходить мне; уверен

            Я, что ни сам ты назад не придешь, ни других не воротишь

            Спутников наших; советую лучше, как можно скорее,

            Бегством спасаться, иль все мы ужасного дня не минуем".

[270]   Так говорил Еврилох, и, ему отвечая, сказал я:

            "Друг Еврилох, принуждать я тебя не хочу; оставайся

            Здесь, при моем корабле, утешаться питьем и едою;

            Я же пойду; непреклонной нужде покориться мне должно".

            С сими словами пошел я от моря, корабль там оставив.

[275]   Той же порой, как, в святую долину спустяся, уж был я

            Близко высокого дома волшебницы хитрой Цирцеи,

            Эрмий с жезлом золотым пред глазами моими, нежданный,

            Стал, заступив мне дорогу; пленительный образ имел он

            Юноши с девственным пухом на свежих ланитах, в прекрасном

[280]   Младости цвете. Мне ласково руку подавши, сказал он:

            "Стой, злополучный, куда по горам ты бредешь одиноко,

            Здешнего края не ведая? Люди твои у Цирцеи;

            Всех обратила в свиней чародейка и в хлев заперла свой.

            Их ты избавить спешишь; но и сам, опасаюсь, оттуда

[285]   Цел не уйдешь; и с тобою случится, что с ними случилось.

            Слушай, однако: тебя от беды я великой избавить

            Средство имею; дам зелье тебе; ты в жилище Цирцеи

            Смело поди с ним; оно охранит от ужасного часа.

            Я же тебе расскажу о волшебствах коварной богини:

[290]   Пойло она приготовит и зелья в то пойло подсыплет.

            Но над тобой не подействуют чары; чудесное средство,

            Данное мною, их силу разрушит. Послушай: как скоро

            Мощным жезлом чародейным Цирцея к тебе прикоснется,

            Острый свой меч обнажив, на нее устремись ты немедля,

[295]   Быстро, как будто ее умертвить вознамерясь; в испуге

            Станет на ложе с собою тебя призывать чародейка -

            Ты не подумай отречься от ложа богини: избавишь

            Спутников, будешь и сам гостелюбно богинею принят.

            Только потребуй, чтоб прежде она поклялася великой

[300]   Клятвой, что вредного замысла против тебя не имеет:

            Иначе мужество, ею расслабленный, все ты утратишь".

            С сими словами растенье мне подал божественный Эрмий,

            Вырвав его из земли и природу его объяснив мне:

            Корень был черный, подобен был цвет молоку белизною;

[305]   Моли его называют бессмертные; людям опасно

            С корнем его вырывать из земли, но богам все возможно.

            Эрмий, подав мне растенье, на светлый Олимп удалился.

            Я же пошел вдоль лесистого острова к дому Цирцеи,

            Многими, сердце мое волновавшими, мыслями полный.

[310]   Став перед дверью прекраснокудрявой богини, я громко

            Начал ее вызывать; и, услышав мой голос, немедля

            Вышла она, отворила блестящие двери и в дом дружелюбно

            Мне предложила вступить; с сокрушением сердца вступил я.

            Введши в покои меня и на стул посадив среброгвоздный

[315]   Редкой работы (для ног же была там скамейка), богиня

            В чашу златую влила для меня свой напиток; но прежде,

            Злое замыслив, подсыпала зелье в него; и когда он

            Ею был подан, а мною безвредно отведан, свершила

            Чару она, дав удар мне жезлом и сказав мне такое

[320]   Слово: "Иди и свиньею валяйся в закуте с другими".

            Я же свой меч изощренный извлек и его, подбежав к ней,

            Поднял, как будто ее умертвить вознамерившись; громко

            Вскрикнув, она от меча увернулась и, с плачем великим

            Сжавши колена мои, мне крылатое бросила слово:

Wilhelm Heinrich Roscher - Одиссей и Цирцея

Willy Pogany - Одиссей и Цирцея

 

[325]   "Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?

            Я в изумленье; питья моего ты отведал и не был

            Им превращен; а доселе никто не избег чародейства,

            Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался.

            Сердце железное бьется в груди у тебя; и, конечно,

[330]   Ты Одиссей, многохитростный муж, о котором давно мне

            Эрмий, носитель жезла золотого, сказал, что сюда он

            Будет, на черном плывя корабле от разрушенной Трои.

            Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мною

            Ложе мое раздели: сочетавшись любовью на сладком

[335]   Ложе, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем".

            Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я:

            "Как же могу, о Цирцея, твоим быть доверчивым другом,

            Если в свиней обратила моих ты сопутников? Мне же,

            Гибельный, верно, замысля обман, ты теперь предлагаешь

[340]   Ложе с тобой разделить, затворившись в твоей почивальне, -

            Там ум еня, безоружного, мужество все ты похитишь.

            Нет, не надейся, чтоб ложе твое разделил я с тобою

            Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой

            Клятвы, что вредного замысла против меня не имеешь".

[345]   Так я сказал, и Цирцея богами великими стала

            Клясться; когда ж поклялася и клятву свою совершила,

            С нею в ее почивальне я лег на прекрасное ложе.

Edmund Dulac - Одиссей и Цирцея

 

            Тою порою заботились в светлых покоях четыре

            Девы, служанки проворные, все учреждавшие в доме;

[350]   Все они дочери были потоков, и рощ, и священных

            Рек, в необъятное лоно глубокого моря бегущих.

            Дева одна, положивши на кресла подушки, постлала

            Пышные сверху ковры, на ковры ж полотняные ткани.

            К каждым креслам другая серебряный чудной работы

[355]   Стол пододвинула с хлебом в златых драгоценных корзинах.

            Третья смешала в кратере серебряной воду с медвяным,

            Сладким вином; на столы же поставила кубки златые.

            Светлой воды принесла напоследок четвертая дева:

            Яркий огонь разложив под треножным котлом, вскипятила

[360]   Воду она; вскипятивши же воду в котле, осторожно

            Стала сама, из котла подливая воды вскипяченной

            В свежую воду, плеча орошать мне и голову теплой

            Влагой: и тем прекратилось томившее дух расслабленье

            Тела. Когда ж и омыт я и чистым натерт был елеем,

[365]   Легкий надевши хитон и косматую мантию, с девой

            В светлый покой я вступил, и она к среброгвоздным, богатым

            Креслам меня проводила, - была там для ног и скамейка.

            Тут принесла на лохани серебряной руки умыть мне

            Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня,

[370]   Гладкий потом пододвинула стол; на него положила

            Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса,

            Выданным ею охотно, и стала меня дружелюбно

            Потчевать вкусною пищей; но пища была мне противна.

            Думой объятый, сидел я с недобрым предчувствием в сердце.

 

Джон Флаксман - Одиссей и Цирцея

Одиссей и Цирцея

[375]   Видя, что думой объятый сижу и что к лакомой пище

            Рук не хочу протянуть я, печалью объятый, Цирцея,

            Близко ко мне подошедши, крылатое бросила слово:

            "Что у тебя на душе, Одиссей? Отчего так уныло

            Здесь ты сидишь, как немой, ни еды, ни питья не вкушая?

[380]   Или еще ты страшишься какого коварства? Напрасен

            Страх твой; ты слышал, тебе поклялась я великою клятвой".

            Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я:

            "О Цирцея, какой же, пристойность и правду любящий,

            Муж согласится себя утешать и питьем и едою

[385]   Прежде, пока не увидит своими глазами спасенья

            Спутников? Если желаешь, чтоб пищи твоей я коснулся,

            Спутников дай мне спасенье своими глазами увидеть".

            Так я сказал, и немедля с жезлом из покоев Цирцея

            Вышла, к закуте свиной подошла и, ее отворивши,

[390]   Их, превращенных в свиней девятигодовалых, оттуда

            Вывела; стали они перед нею; она ж, обошед их

            Всех, почередно помазала каждого мазью, и разом

            Спала с их тела щетина, его покрывавшая густо

            С самых тех пор, как Цирцея дала им волшебного зелья;

[395]   Прежний свой вид возвратив, во мгновенье все стали моложе,

            Силами крепче, красивей лицом и возвышенней станом;

            Все во мгновенье узнали меня и ко мне протянули

            Радостно руки; потом зарыдали от скорби; их воплем

            Дом огласился; проникнула жалость и в душу Цирцеи.

[400]   Близко ко мне подошедши, богиня богинь мне сказала:

            "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

            Медлить не должно; поди на песчаное взморье и верным

            Спутникам всем совокупно втащить повели на зыбучий

            Берег корабль твой; потом, все богатства и снасти в пещере

[405]   Скрыв и товарищей взявши с собою, сюда возвратися".

            Так мне сказала, и я покорился ей мужеским сердцем.

            Шагом поспешным пришед к кораблю на песчаное взморье,

            Близ корабля я на бреге нашел всех товарищей верных,

            Стонущих громко, из глаз изобильные слезы лиющих.

[410]   Как запертые в закутах телята, увидя идущих

            С паствы коров, напитавшихся сочной травой луговою,

            Все им навстречу бегут, из заград вырываяся тесных,

            Все окружают, мыча, возвратившихся с пажити маток:

            Так побежали толпою, увидя меня издалека,

[415]   Спутники все мне навстречу; и сильно проникла их сердце

            Радость, как будто б в родную они возвратились Итаку,

            В наше отечество милое, где родились и цвели мы.

            Горько заплакав, они мне крылатое бросили слово:

            "Радостно нам возвращенье твое, повелитель, как будто б

[420]   В наше отечество, в нашу Итаку мы вдруг возвратились.

            Но не скрывайся, скажи, где товарищи? Что их постигло?"

            Так говорили они, вопрошая; им так отвечал я:

            "Прежде, друзья, совокупною силой корабль на зыбучий

            Берег втащите; в пещере потом все богатства и снасти

[425]   Скройте; потом соберитесь и следуйте смело за мною.

            К спутникам вас поведу я в святую обитель Цирцеи.

            Всех их, питьем и едой веселящихся, там вы найдете".

            Было немедля мое повеленье исполнено ими.

            Но Еврилох, вопреки мне, хотел удержать их; он смело,

[430]   Голос возвысив, товарищам бросил крылатое слово:

            "Стойте: куда вы, безумцы? За ним по следам вы хотите

            В дом чародейки опасной идти? Но она превратит вас

            Всех иль в свиней, иль в шершавых волков, иль в лесных густогривых

            Львов, чтоб ее стерегли вы жилище; там с вами случится

[435]   То ж, что случилось в пещере циклопа, куда безрассудно

            Наши товарищи следом за дерзким вошли Одиссеем.

            Он, необузданный, был их погибели жалкой виною".

            Так говорил Еврилох, и меня побуждало уж сердце

            Меч длинноострый схватить и его обнаженною медью

[440]   Голову с плеч непокорного сбросить на землю, хотя он

            Был мне и родственник близкий; но спутники все, удержавши

            Руку мою, обратили ко мне миротворное слово:

            "Если желаешь, божественный, пусть Еврилох остается

            У моря здесь с кораблем и его сторожит неусыпно;

[445]   Мы же пойдем за тобою в святую обитель Цирцеи".

            Всех их от моря повел я, корабль наш покинув на бреге;

            Но Еврилох не остался один с кораблем и за нами

            Следом пошел, приведенный моими угрозами в трепет.

            Тою порой остальные товарищи в доме Цирцеи

[450]   Баней себя освежили; душистым натершись елеем,

            В легкий хитон и косматую мантию каждый облекся.

            Я, возвратясь, их нашел за роскошной трапезой сидящих.

            Свидясь с друзьями и все рассказав о случившемся с ними,

            Громко они зарыдали, их воплем весь дом огласился.

[455]   Близко ко мне подошедши, богиня Цирцея сказала:

            "Царь Одиссей, многохитростный муж, Лаэртид благородный,

            Все вы свою укротите печаль и от слез воздержитесь;

            Знаю довольно я, что на водах многорыбного моря,

            Что на земле от свирепых людей претерпели вы, - горе

[460]   Бросив теперь, наслаждайтесь питьем и едою, покуда

            В вашей груди не родится то мужество снова, с которым

            Некогда в путь вы пустились, расставшись с отчизною милой,

            С вашей суровой Итакою. Ныне в бессилии робком,

            Все помышляя о странствии бедственном, сердце веселью

[465]   Вы затворяете, - были велики страдания ваши".

            Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем.

            С тех пор вседневно, в теченье мы целого года

            Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

            Но когда, наконец, обращеньем времен совершен был

[470]   Круг годовой, миновалися месяцы, дни пролетели,

            Спутники все приступили ко мне с убедительной речью:

            "Время, несчастный, тебе о возврате в Итаку подумать,

            Если угодно богам, чтоб спаслись мы, чтоб мог ты увидеть

            Светло-богатый свой дом, и отчизну, и милых домашних".

[475]   Так мне сказали, и я покорился им мужеским сердцем.

            Весело весь мы тот день до вечернего позднего мрака

            Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

            Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная.

            Спутники все предались в потемневших палатах покою.

[480]   Я ж, возвратяся к Цирцее, с ней рядом на ложе роскошном

            Лег, и колена ее обхватил, и богине, склонившей

            Слух свой ко мне со вниманием, бросил крылатое слово:

            "О Цирцея, исполни свое обещанье в отчизну

            Нас возвратить; сокрушается сердце по ней; в сокрушенье

[485]   Спутники все приступают ко мне и мою раздирают

            Душу (когда ты бываешь отсутственна) жалобным плачем".

            Так говорил я, и так, отвечая, сказала богиня:

            "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

            В доме своем я тебя поневоле держать не желаю.

[490]   Прежде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнуть

            В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона.

            Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким,

            Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там.

            Разум ему сохранен Персефоной и мертвому; в аде

[495]   Он лишь с умом; все другие безумными тенями веют".

            Так говорила богиня; во мне растерзалося сердце;

            Горько заплакал я, сидя на ложе; мне стала противна

            Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго

            Рвался, и долго, простершись на ложе, рыдал безутешно.

[500]   Но напоследок, богине ответствуя, так я сказал ей:

            "Кто ж, о Цирцея, на этом пути провожатым мне будет?

            В аде еще не бывал с кораблем ни один земнородный".

            Так вопросил я богиню, и так мне она отвечала:

            "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

[505]   Верь, кораблю твоему провожатый найдется; об этом

            Ты не заботься; но, мачту поставив и парус поднявши,

            Смело плыви; твой корабль передам я Борею; когда же

            Ты, Океан в корабле поперек переплывши, достигнешь

            Низкого брега, где дико растет Персефонин широкий

[510]   Лес из ракит, свой теряющих плод, и из тополей черных,

            Вздвинув на брег, под которым шумит Океан водовратный,

            Черный корабль свой, вступи ты в Аидову мглистую область.

            Быстро бежит там Пирифлегетон в Ахероново лоно

            Вместе с Коцитом, великою ветвию Стикса; утес там

[515]   Виден, и обе под ним многошумно сливаются реки.

            Слушай теперь, и о том, что скажу, не забудь: под утесом

            Выкопав яму глубокую, в локоть один шириной и длиною,

            Три соверши возлияния мертвым, всех вместе призвав их:

            Первое смесью медвяной, другое вином благовонным,

[520]   Третье водою и, все пересыпав мукою ячменной.

            Дай обещанье безжизненно-веющим теням усопших:

            В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертву

            Им принести и в зажженный костер драгоценностей много

            Бросить, Тиресия ж более прочих уважить, особо

[525]   Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши.

            После (когда обещание дашь многославным умершим)

            Черную овцу и черного с нею барана, - к Эребу

            Их обратив головою, а сам обратясь к Океану, -

            В жертву теням принеси; и к тебе тут немедля великой

[530]   Придут толпою отшедшие души умерших; тогда ты

            Спутникам дай повеленье, содравши с овцы и с барана,

            Острой зарезанных медью, лежащих в крови перед вами,

            Кожу, их бросить немедля в огонь и призвать громогласно

            Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону;

[535]   Сам же ты, острый свой меч обнаживши и с ним перед ямой

            Сев, запрещай приближаться безжизненным теням усопших

            К крови, покуда ответа не даст вопрошенный Тиресий.

            Скоро и сам он, представ пред тобой, повелитель народов,

            Скажет тебе, где дорога, и долог ли путь, и успешно ль

[540]   Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься".

            Так говорила она; той порой златотронная Эос

            Встала; богиня, в хитон и хламиду меня облачивши,

            Светло-серебряной ризой из тонковоздушныя ткани

            Нежные плечи одела свои, золотым драгоценным

[545]   Поясом стан обвила и покров с головы опустила.

            Я же, чертоги ее перешедши, товарищей верных

            Всех разбудил и, приветствие каждому сделав, сказал им:

            "Время, друзья, вам от сладкого сна пробудиться; покиньте

            Ложе; пойдем; нас богиня сама побуждает к отъезду".

[550]   Так я сказал, и они покорились мне мужеским сердцем.

            Но и оттуда не мог я отплыть без утраты печальной:

            Младший из всех на моем корабле, Ельпенор, неотличный

            Смелостью в битвах, нещедро умом от богов одаренный,

            Спать для прохлады ушел на площадку возвышенной кровли

[555]   Дома Цирцеи священного, крепким вином охмеленный.

            Шумные сборы товарищей, в путь уж готовых, услышав,

            Вдруг он вскочил и, от хмеля забыв, что назад обратиться

            Должен был прежде, чтоб с кровли высокой сойти по ступеням,

            Прянул спросонья вперед, сорвался и, ударясь затылком

[560]   Оземь, сломил позвонковую кость, и душа отлетела

            В область Аида. Тем временем спутникам так говорил я:

            "Мыслите, верно, друзья, вы, что в милую землю отчизны

            Мы возвращаемся? Путь нам иной указала Цирцея:

            В царстве Аида, где властвует страшная с ним Персефона,

[565]   Душу Тиресия фивского должен сперва вопросить я".

            Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце;

            Пали на землю они, в исступлении волосы рвали,

            Всё понапрасну - от слез и от воплей нам не было пользы.

            Все к своему кораблю, на песчаном стоявшему бреге,

[570]   Вместе пошли мы, печальные, льющие слезы обильно.

            Тою порою на брег привела чернорунную овцу

            С черным бараном Цирцея и, там их оставя, меж нами

            Тихо прошла, невидимая... Смертным увидеть не можно

            Бога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим.

 

Примечания к Песни Десятой:

 Стих 7. …сыновьям дочерей он в супружество отдал. – Отпечаток глубочайшей древности лежит на всем быте семьи Эола. Брак его сыновей и дочерей – отголосок древнейшего группового брака.

Стихи 81-82. …к многовратному граду… Ламосу – неверный перевод: у Гомера столица лестригонов называется Телепила (что значит «широковратная»; это слово Жуковский и перевел «многовратный»); Ламос же – царь лестригонов, основатель Телепилы.

Стих 86. Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой. – В стране лестригонов день значительно длиннее ночи; очевидно, уже в гомеровскую эпоху греки слышали о коротких летних ночах на севере.

Стих 305. Моли – сказочная волшебная трава, вроде разрыв-травы или цветка папоротника в русских сказках. Моли – слово не греческое, поэтому автор и ссылается на «язык богов».

Стих 350. Все они дочери были потопов, и рощ… – Цирцее служат нимфы.

Стих 441. Был мне и родственник близкий… – По словам античных толкователей, Еврилох был мужем сестры Одиссея.

Стихи 494-495. …в аде он лишь с умом… – По гомеровскому представлению, души в загробном мире теряют мышление и память.